[Ольга Шаронова]

9.

По пыльной дороге в Лукошкино тарахтел, выпуская клубы сизого дыма, видавший виды "Запор". Хозяин, несмотря на непрестижность и никудышние способности любимца передвигаться на дальние расстояния самостоятельно, любил его безмерно и называл "цыпленочек".

В сельмаге в Лукошкино давали разливное пиво. Взяв у матери два пустых трехлитровых баллона и авоську под две буханки хлеба, хозяин неспеша тарахтел себе по проселку. Было жарко, пыльно, даже куры убрались в тенек. Жару дядя Вова любил, несмотря на невероятные габариты и пивное пузо, не позволявшее носить цивильную одежду.

На подъезде к Лукошкино лежал чемодан. Ободранный, средних размеров, с ручкой, перевязанной изолентой. С такими обычно отправляли в лагерь детей. Командировочные ездили с сумками поприличнее. Чемодан лежал не посреди дороги, а среди придорожных, серых от пыли лопухов. Его, очевидно, хотели забросить подальше, где бы он моментально слился с окружающей пылью и всеобщим запустением, но не вышло. По всему был он не легкий. А вылезать и закидывать его опять, кому-то не сильно хотелось...

Дядя Вова, несмотря на дачный затрапезный вид и рубаху, не сходившуюся на пузе на три пуговицы, был полковником ФСБ. Посему, чертыхнувшись, не выключая мотор, он из "цыпленка" с огромным трудом вылез, чтобы разглядеть находку.

Чемодан нагрелся, и до рези в глазах блестел никелированными замками. Даже полустертую надпись можно было различить на нем. Приблизившись к найденному, бывший чекист решил чемодан от греха подальше не открывать: запах за версту от него был ужасающим, мясные мухи уже прилаживались отложить на него яйца.

Пиво в Лукошкино растаяло как мираж. Но как человек служивый, дядя Вова не мог поступить иначе...Он присел поодаль в мифический тенек и стал ждать. Везти этакую вонь по жаре в отделение в поселок не было сил, да и постелить под мерзкую жижу, начавшую подтекать из-под днища чемодана, было решительно нечего. Не отмыл бы ничем потом...

Ждать пришлось с четверть часа, но мальчонка, ехавший на велике в магазин, быстро сообразил, что срочно нужен Михалыч. Милицейский УАЗик был раскален как преисподняя, но брезент нашелся, а к нему и перчатки. Находку безо всякой радости увезли к великому разочарованию мух.

Расстелив в сарае брезент и вызвав понятых, Михалыч чемоданчик раскрыл. Легко раскрыл, без усилий. После чего пил горькую три дня. Первый день с дядей Вовой, потом с прапором из местной пожарной части, а под конец один, и не просто пил, а пил и впадал в бешенство.

В чемоданчик явно умело и хладнокровно уложили вычлененные из суставов очень худенькие, почти детские, ручки и голени. Уложили без эмоций, иначе не получилось бы так аккуратно...пальчик к пальчику...

Изнутри на крышке при ярком солнце можно было различить буковки: "Л, О, З, еще О", и угадывалось слово "отряд", написанное химическим чернильным карандашом, которым писали, послюнив во рту, отчего губы становились синими...

Никаких других органов и частей одежды ни в чемоданчике, ни рядом с ним не нашли.

Дядя Вова от всей этой среднерусской тоски улетел в Рим догуливать отпуск, несмотря на то, что жара там была хуже, чем в Лукошкино...

А Михалыч остался. И вспомнил!