[Ольга Шаронова]

Читая Анаствсию Цветаеву узнала, что у четырех сестер мама была по психотипу "Женщина - Солнце". Это разновидность социопатов, она ненавидела своих дочерей. За молодость, красоту, талант. Вот откуда он, "Елабужский гвоздь". Ариадну Марина любила, а Ирину, младшую, практически убила, сдав в 1918 году, в самый голод в приют и не навестив ни разу. Она не знала, где похоронили малышку.

На одной из передач Школы Злословия телеведущие пригласили известного литературоведа и ведущего специалиста по творчеству Марины Цветаевой, Ирму Кудровую И под конец передачи ведущая спросила: «Я люблю Цветаеву и ее творчество, но я считаю ее письма человечески невыносимыми и позорными.» Так же они долго вытягивали у эксперта ответы на вопрос: почему она так поступила со своей дочерью. На что последовала долгая тирада где она сказала: не надо делать эту историю достоянием общества. Ведь это же Цветаева, опубликовав ее темные стороны биографии мы можем очернить ее творчество.

Из этого следует, что раз кто-то очень талантлив и гениален, то люди должны закрывать глаза на абсолютно аморальные вещи. Она же кумир миллионов, часть нашей культуры. Нет, это неправильно. Правду надо знать, а как уж потом относится к писательнице, пусть каждый решает для себя.

Ирины Эфрон так звали ее дочь, которая умерла в три года. Все строки взяты из дневника Цветаевой, за три месяца до смерти дочери.





«Возвращаюсь с Пречистенки с обедом. Хочется есть, спешу. Под ноги — старуха — старушонка — премерзкая: «Подайте нахлеб!» — Молча и возмущенно (у меня просить!) пробегаю мимо».



МЦ, 1919





Это довольно стандартная фраза для дневника великой поэтессы. Скоро за этим последует другая строка: Заведующий приюта 24 ноября сообщает, что двухлетняя Ирина в приюте кричит от голода.





«Ирина, которая при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность».





Писать, это конечно очень важное дело. Однако, что же мешало устроиться на работу, чтобы добыть денег на еду для родной кровиночки? Правильно, гордыня. Так же это время Цветаева была обеспеченной и могла содержать семью за счет продажи вещей.

Более того по признанию самой Цветаевой она все это время была обеспечена пищевыми ресурсами и топливом и могла (по собственному признанию) обеспечивать обеих дочерей на уровне много лучшем, чем тот, что оказался в приюте.

МЦ, зима 1919/1920, описывает в записной книжке свою реакцию на то, как заведующая приютом просила ее дать сахара не только Але, но хоть немного и Ирине. Все-таки горе мать иногда выводила ее прогуляться.





— «А что ж Вы маленькую-то не угостите?» Делаю вид, что не слышу.— Господи! — Отнимать у Али! — Почему Аля заболела, а не Ирина?!!— »





Аля — это вторая дочь Цветаевой. Она, как и мать была талантливой, а вот вторая была обычным ребенком. Какое унижение, великой писательнице иметь такую обузу. Но отношение к первой было не лучше, она смотрела на мать как на божество. Ведь кто она, в сравнение с Цветаевой: именно так ее и воспитывала мать.

14/27 ноября 1919 года. Цветаева отдает своих дочерей – семилетнюю любимую Алю и двухлетнюю нелюбимую Ирину – в Кунцевский детский приют. По ее мнению, прокормить их сама она не сможет так, как их прокормят в приюте.





Как уже говорилось выше это не так. Цветаева нагло врет. Она могла их кормить даже не работая, просто за счет продажи вещей на рынке. Цветаева вполне могла прокормить дочерей лучше, чем их кормили в приюте. Это в последствии признала и она сама.





Поступать даже на легкую службу в учреждение за паек – у нее была такая возможность - она для их прокорма категорически не хотела, поскольку такую работу ненавидела; она даже не проверяла, как кормят в приюте. В итоге ей все-таки пришлось кормить Алю у себя, с чем она явно справилась. Следует отметить, что отдавать в приют 1919 года двухлетнего ребенка практически равносильно вынесению ему смертного приговора.

Так же она не потрудилась узнать, каковы условия в Кунцевском приюте, до помещения туда дочерей. Более того она отдала их лично, а сделала это через третьих лиц. При этом она скрывала, является их родной матерью. Цветаева притворилась их крестной матерью, а детей назвала сиротами. Дочерям она наказала не говорить, чьи они дети, а на вопросы об этом попросту не отвечать. Те исполнили.





В течение декады она и не думала заехать посмотреть, как там ее дети. При случайной встрече через десять дней с зав. приютом случайно же узнала, что Аля очень плачет и тоскует, и решила еще через два дня заехать.





«Кто-то посоветовал ей и помог поместить Алю и Ирину в Кунцевский приют. И, несмотря на то, что была возможность, с помощью Н. В. Крандиевской, устроить детей в московский садик, Марина Ивановна почему-то больше поверила в Кунцево» (Сааякянц).

Накануне отправки Цветаева пишет письмо Але на дорогу. Дочь в писме она называет по имени.





Дорогая Алечка!



Что мне тебе сказать? — Ты уже все знаешь! И что мне тебе дать? — У тебя уже всё есть! — Но всё-таки — несколько слов — на дорогу!



Ты сейчас спишь на моей постели, под голубым одеялом и овчиной, и наверное видишь меня во сне. Так как ты меня любил только еще один человек: Сережа. Та же любовь, те же глаза, те же слова.



—Алечка! — Спасибо тебе за всё: и за окурки, и за корки, и за спички, и за окаренок, и за бесконечное твое терпение, и за беспримерное твое рвение,— я была тобой счастлива, ты мне заменяла: воду, которая замерзла, хлеб, к<отор>ый слишком дорог, огонь, которого нет в печи — смеюсь! — ты мне была больше этого: Смыслом — Радостью — Роскошью.



Милая Алечка, не томись, не горюй. То, что сейчас бессмысленно, окажется мудрым и нужным — только надо, чтобы время прошло! — Нет ничего случайного!



Целую тебя нежно. Пищи на букву ?. Люби меня. Знай, я всегда с тобой.



МЦ.



Москва, 13-го ноября 1919 г.,ночь.


Алина приписка:



— Марина! Я Вас люблю — я Вечно Ваша.


Как уже раньше писалось, Цветаева старалась быть богом и идолом для своих дочерей, а не матерью. Культ личности для двоих маленьких детей. Это очень хорошо видно из писем Цветаевой от Али, которая называла ее крестной (по договору).





Они так и не были отправлены, Цветаева получила их, когда наконец приехала в приют. Здесь только часть из них, дабы не утруждать читателя, который доблестно прочитал такой огромны тест. Но для любопытства в ссылках будет источник с большим их количеством.





Милая Марина! Здесь хорошо, дети не озорные. На Ирину жалуятся. Везде очень чисто. Марина! Здесь два этажа. Мне жалко Вас. Марина! другой ребенок гораздо умней Ирины. Он говорит, просится, сам чудно ест. В окно глядят ели. Всё время думаю об Вас! Здесь двадцать две комнаты. Сижу в другой комнате, чем Ирина. Она всё время орет. Немного шумна!



Висят иконы Иисуса и Богородицы. Всё время в глазах и душе Ваш милый образ. Ваша шубка на меху, синие варежки. Ваши глаза, русые волосы. Мне приятно вспоминать про Вас. Рядом со мной два окна, счастлива, что пишу.

Цветаева все это время не приезжала и никаких известий, Але не передавала, зато написала стихи о своей разлуке с дочерью.





Маленький домашний дух,



Мой домашний гений!



Вот она, разлука двух



Сродных вдохновений!



Жалко мне, когда в печи



Жар, - а ты не видишь!



В дверь - звезда в моей ночи!


Не взойдешь, не выйдешь!



Платьица твои висят,



Точно плод запретный.



На окне чердачном - сад



Расцветает - тщетно.



Голуби в окно стучат, -



Скучно с голубями!



Мне ветра привет кричат, -



Бог с ними, с ветрами!



Не сказать ветрам седым,



Стаям голубиным -


Чудодейственным твоим



Голосом: ~ Марина!


К Цветаевой поступали предложения от ее родственников забрать детей. Вера Эфрон, сестра Сергея Эфрона и тетка Ирины, давно предлагала Цветаевой, что она, Вера, поедет за Ириной и заберет ее себе, раз уж Цветаевой она не нужна. А на худой конец привезет ее Цветаевой. На все это требовалось, естественно, согласие Цветаевой как матери. Цветаева наотрез отказалась, и специально просила общую знакомую «удержать Веру от поездки за Ириной».





И вторая сестра Эфрона, Лиля Эфрон, предлагала Цветаевой, что она заберет Ирину к себе и будет выхаживать ее – Цветаева отказала и ей. Об этом известно из письма некоей Оболенской к М. Нахман.





Оболенская считает, что оно и к лучшему, что Цветаева отказала, потому что все равно Ирину пришлось бы потом возвращать Цветаевой, а та все равно доехала бы ее до смерти: «Я понимаю огорчение Лили по поводу Ирины, но ведь спасти от смерти еще не значит облагодетельствовать: к чему жить было этому несчастному ребенку? Ведь навсегда ее Лиле бы не отдали. Лиля затратила бы последние силы только на отсрочку ее страданий. Нет: так лучше».





Какой смысл, спросите вы? А разве не очевидно: знаменитая писательница не может прокормить своих детей. Какой позор. Она отдала их родственникам. По крайне мере так рассуждала сама Цветаева. А так дети вроде как дома, ведь мало кто достоверно знал где они на самом деле.

Лихорадка в конце концов все же добила девочку. Сама Цветаева о смерти Ирины Эфрон узнала случайно 7 февраля – зашла в Лигу Спасения Детей договариваться о санатории для Али. Санатории в 1920 году, ага. А в Лиге ее встретили случайно находившиеся там люди из Кунцевского приюта и сказали, что Ирина умерла 3 числа.





На похороны Цветаева не поехала, приводя этому два объяснения. Первое – что была занята с Алей (вранье: там кроме нее хватало людей), второе – что просто психологически не могла. Как писала Цветаева в своей записной книжке: «“Чудовищно? — Да, со стороны. Но Бог, видящий мое сердце, знает, что я не от равнодушия не поехала тогда в приют проститься с ней, а от того, что не могла”. К живой, впрочем, она тоже не приезжала.





Кстати к слову, учитывая, как кончила Цветаева из-за травли и (какая ирония) издевательствам ее собственного сына, Бог возможно увидел и запомнил (см ниже). Ну и конечно грех не вставить такой прекрасный стих.

Две руки, легко опущенные



На младенческую голову!



Были — по одной на каждую —



Две головки мне дарованы.





Но обеими — зажатыми —



Яростными — как могла! —



Старшую у тьмы выхватывая —



Младшей не уберегла.





Две руки — ласкать — разглаживать



Нежные головки пышные.



Две руки — и вот одна из них



За ночь оказалась лишняя.





Светлая — на шейке тоненькой —



Одуванчик на стебле!



Мной еще совсем непонято,



Что дитя мое в земле.


Однако это еще не все, горячо любимый сын Цветаевой ее травил. Возможно, как раз-таки из-за переезда. Сыночек обладал холодным умом и не скрывал своего презрения к матери.





Первой жертвой «холодного» ума Мура становится его мать. Положение отчаянное. Они плывут на пароходе неизвестно куда, без денег, без возможности работы. Марина в панике, ей нужна поддержка. Нет рядом никого, ближе сына, а он: «Я умываю руки, моя совесть спокойна. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Я отлично знал, что через некоторое время мать начнет беспокоиться о будущем и т.д. Она мне говорит: «Лежачего не бьют», просит помочь. Но я решительно на эту тему умываю руки».



Лежачего бьют, понимает Марина. Лежачих добивают. До момента, когда она повиснет в петле, остается совсем немного времени. Как странно все это…



Аркадий Красильщиков, биограф.